ВОСПИТАНИЕ
НЕ
ТОЛЬКО ЛЮБОВЬ
Ложиться спать страшно.
Этот переход от бодрствования ко сну очень
похож на переход от жизни к смерти. Не зря
мотив так часто встречается в сказках. Мы
уходим из этого мира, а удастся ли вернуться
и когда? Отношения ребенка с временем очень
сложны, для него завтра – это все равно что
для нас наше следующее воплощение в другой
жизни. Но, кроме глубоко запрятанного
страха, страха разлуки, есть еще и просто
страх натворить что-нибудь нехорошее во сне.
Дети, которые и днем-то не очень уверенно
могут собой управлять, боятся ночи, потому
что ночью сознательный контроль полностью
отключается. Часто дети, которые боятся
оскандалиться ночью, просят воспитателей
будить их ночью. Здесь позиция школы такова:
нет, будить мы тебя не будем. Если намочишь
постель – ничего страшного, это бывает с
каждым. Подрастешь – и это прекратиться
само собой.
При отходе ко сну в спальне
можно наблюдать такую картину. Гейл, собрав
вокруг себя группу любителей послушать
сказку, читает им тихо что-нибудь спокойное.
В другом углу Патти играет с ребятами в
тихую игру. Кто-то начинает потихоньку
раздеваться и просит почесать спинку.
Воспитательницы стараются уклониться.
Выяснилось, что чесание спинки,
поглаживание и массаж перед сном – сильное
возбуждающее средство.
На каждой тумбочке – что-нибудь
вкусное. Это не специальная еда, не ужин,
ужин уже был. Это просто для успокоение для
души. Затем все утихомириваются, и гасится
свет. Но не совсем – в спальне полутьма. Все
коридоры и комнаты школы тоже чуть-чуть
освещены. И часто ночью можно видеть
маленькое привидение, мучимое бессонницей,
слоняющееся по школе, заглядывающее в класс,
на кухню или в комнату, где спит
воспитательница.
ШКОЛА СПИТ, А МЫ МОЖЕМ
ПОДВЕСТИ ИТОГИ.
Приблизились ли мы к
пониманию того, как склеиваются здесь
детские души, прожив в школе один день
вместе с воспитанниками? Если здесь какой-то
порядок, система? Система есть, опирается
она на два краеугольных камня – поступки
ребенка и личность взрослого. Ребенок
строит свою личность самостоятельно,
используя в качестве каркаса личность
близкого ему взрослого человека, а в
качестве цемента – свои поступки. Роль
школы заключается в том, чтобы создать
вокруг ребенка такую среду, в которой он
может найти подходящий каркас и которая
поощряет его к совершению поступков.
Начнем с поступков. Я
перечислю снова список основных школьных
свобод: ходить и смотреть куда угодно – в
школе нет запертых дверей, можно зайти в
учительскую и посмотреть свое дело; уходить
из школы – приходить в школу; учиться – не
учиться; играть – не играть; мыться – не
мыться; есть – не есть; тратить карманные
деньги по собственному разумению.
Свобода в школе – это не
просто «сладкое слово». Это
терапевтическое средство. Ведь если тебя не
заставляют, то даже чистка зубов может
стать поступком. И наоборот, если ты со всех
сторон окружен принуждениями и понуканиями,
то совершить самостоятельный поступок
почти невозможно. Это проблема и для
взрослого человека. Много ли мы совершили
поступков за всю жизнь? Беттельгейм
вспоминает один важный случай из его
лагерной жизни, когда он, еще совсем новичок,
сидя в столовой, брезгливо отодвинул от
себя тарелку с баландой. Его сосед, рабочий-коммунист,
просидевший уже несколько лет, сказал: «Если
хочешь быстро сдохнуть, тогда можешь не
есть. Но если ты решил выжить, то запомни:
ешь всякий раз, когда дают есть, спи или
читай, как только представляется свободная
минута, и обязательно чисти зубы по утрам.
Не сразу Беттельгейм понял
смысл этого правила. Старый рабочий
перечислил ему все, что в лагере не
заставляют делать. Не много, но и в лагере
есть возможность для самостоятельного,
автономного поведения. Поступки – это не
только то, что мы делаем. Это еще и то, что
делает нас.
А теперь о каркасе. Я не
случайно всюду старательно делал ударение
на всех этих искрах, контактах – моментах
сближения детей с воспитательницами.
Ребенок может начать использовать взрослую
личность для строительства своей, только
если эта личность стала ему близкой. Но
школа – не семья, и чтобы сблизиться с кем-нибудь,
надо хорошенько потрудиться. Надо полюбить
человека и сделать так, чтобы он полюбил
тебя. Как известно, это одна из самых
высоких задач в жизни. Здесь она
осложняется еще и тем, что тот взрослый,
которого выбрал ребенок, должен быть еще и
личностью.
Так все-таки есть система
или нет? Системы нет в том смысле, что ее
нельзя распространить как полезное
начинание. Потому что система – это сам
Беттельгейм, а личность нельзя скопировать,
размножить. Воспитать воспитательниц (они
все – его ученики), поваров, горничных, весь
персонал для создания в школе живительной
среды – это мог сделать только Беттельгейм.
Животворная среда – а есть ли она у
нормальных, здоровых детей, которые не
учатся в школе у доктора Би? И хотя
Беттельгейм говорит об американских детях,
мне кажется, что если бы я поменял им все
имена на русские, никто бы ничего не заметил.
Когда смотришь на них по утрам тысячами,
миллионами спешащих к школьным дверям,
невольно спрашиваешь себя: «Что они там
внутри делают – работают на конвейерном
производстве, что ли?» Ассоциации с
конвейером становятся еще сильнее, когда
видишь их всех, таких одинаковых,
рассаженных по таким одинаковым классам и
слушающих таких одинаковых учителей».
Давайте еще раз вдумаемся в
систему. Ребенку необходима личность
близкого ему взрослого человека в качестве
каркаса. А что, если эта самая взрослая
личность не очень хорошо выстроена? Каркас
получится неважный. Но ребенок его передаст
своим детям. И так далее. Представим себе,
что заключенным в лагере разрешалось бы
иметь какой-то суррогат семьи? Тогда
получилось бы, что лагерь начал бы сам себя
воспроизводить.
Я начал с твердым
намерением говорить о детях. А получилось
опять о взрослых. Нам, взрослым, может не все
нравиться в нашем взрослом мире. Но это мы
сами его для себя построили. И если что не
так, то, как говориться, «за что боролись, на
то и напоролись». И перестраивать его нам
самим. А дети совершенно ни в чем не
виноваты. О них надо думать в первую очередь
и до, и во время, и после любой перестройки,
которая в сущности, всегда делается ради
них.
